Монстры - Страница 45

Когда они проходили мимо окон, ярко расцвеченных розовыми перегородками, отделявшими столики один от другого, он заставил себя не смотреть на зеркальные стекла третьего этажа. И все же его воображение нарисовало изумительный древний образ, и сердце начало громко стучать, как застучало бы и у Бакнер-сан, если бы она увидела призрак императрицы. По всему его телу разлилось тепло и, как часто случалось, сосредоточилось в чреслах.

Не обращая внимания на растущее острое удовольствие, Сатоши повел свою американскую подопечную по главной улице. На полпути от этого места до Токийской башни находилось "Хард-рок-кафе". Пию там подавали по восемьсот йен, примерно восемь долларов. Будет о чем поговорить, когда она вернется домой.

Он повернулся спиной к окнам, но внезапно почувствовал теплоту весеннего дождя и с трудом сдерживался, чтобы не обернуться.

Бакнер-сан дотронулась до его руки, и он чуть не вскрикнул.

— Погодите, Нагаи-сан, прошу вас. Что это за место?

Разумеется, оно привлекло ее внимание. Разве могло быть иначе? Он ответил, стараясь говорить как можно спокойнее:

— А, это. Кафе "Бесконечность".

— Какие красивые окна!

И действительно, они были прекрасны, даже в сером свете весеннего дождя: бирюзовые, изумрудные, кроваво-красные, лазурит и оникс. Ни узоров, ни особой отделки, кроме той, что служила единственной цели — соблазну, совращению, обещанию.

— Жаль, я не захватила фотоаппарата, — сказала она.

Сатоши тут же начал выискивать взглядом, где продаются не только зонтики, но и разовые фотоаппараты. Бакнер-сан даже не догадывалась, чем он занят. Она продолжала пристально разглядывать окна, не сознавая, что по лицу ее мелькают цветные блики. Гипноз. Сатоши ощутил всего лишь мимолетный укол ревности, ибо он не сомневался в своей любви. И в своем желании.

— Давайте войдем туда. — Она ткнула пальцем в сторону окон. Можно подумать, он не понял, что она имела в виду. — Мы могли бы выпить кофе.

Он улыбнулся. Если таково ее желание, они так и поступят.

— Как скажете.

— Если у вас, конечно, есть время.

Она деловито взглянула на часы. Американцы невероятно прямолинейны и при этом умудряются ставить других людей в самое неловкое положение. Но разве мог он признаться, что времени у него действительно в обрез? Теперь они настолько приблизились к кафе "Бесконечность", что он покрылся испариной. Начали гореть шрамы на шее, груди, пенисе и тестикулах.

— Не волнуйтесь, у нас полно времени.

Он жестом пригласил ее идти первой, хотя было бы разумнее, чтобы он показывал путь. Она улыбнулась, напомнив ему жизнерадостного щенка, и под его охраной направилась к простому серому лифту, выходящему прямо на улицу.

Они зашли внутрь, и он нажал кнопку третьего этажа. Двери распахнулись, и Сатоши очень вежливо вывел ее из лифта. Указателей никаких не было, хотя они приехали не в частный клуб.

— Как вы думаете, у них найдется капучино? — бросила она через плечо.

До сих пор им не удалось отыскать, где торговали капучино. У него было смутное ощущение, что по-японски оно называется как-то иначе, правда, он не знал, как именно. Подобный прецедент при иных обстоятельствах вызвал бы неловкость, но, имея дело с американкой, в компании посчитали, что им предстоит лишь решить забавную загадку.

— Возможно, найдется, — ответил он.

Не успел он открыть вращающиеся двери в стиле арт-нуво с резными деревянными цветами и травленым пастельным стеклом, как почувствовал запах крови, что и составляло для него сущность кафе "Бесконечность". Он сделал глубокий вдох и вспомнил о боли, вспомнил о ней.

Кафе "Бесконечность".

Впервые он увидел ее зимой, в пьесе кабуки, что само по себе было неслыханно: даже в ультрасовременной Японии женщины не участвовали в представлениях кабуки. Это была вотчина мужчин, мужчины играли мужчин, мужчины играли женщин, и мужчины верили, что перед ними женщины, а еще они верили, что они сами женщины, — настолько сильна была их преданность искусству, настолько силен был их талант.

Сатоши заглянул в театр кабуки, только чтобы скрыться от надвигавшегося зимнего дождя. Странный выдался день — улицы покрылись льдом, а с неба лилась влага. Казалось, капли замерзали сразу, как только долетали до земли. Сатоши был нагружен пакетами, после того как прошелся по магазинам. Дело было в Гинзе, известном торговом районе Токио, куда он выбрался, чтобы купить новый костюм по случаю получения более высокой должности. Пакетов было много, начинался час пик, вот он и решил купить всего лишь входной билет и простоять один акт кабуки, пока стихия не уляжется.

Совершенно необъяснимо почему, но в тот день в театре оказалось много свободных мест, так что Сатоши сумел устроиться с удобствами. Отодвинули занавес, заиграла музыка.

Чудо.

Она танцевала снежного призрака, печально скользящею по белым просторам, переливаясь белым и голубым, олицетворяя глубочайшее одиночество, существо, порожденное трагедией.

А потом она превратилась в невесту: мгновение радости! Промелькнувшая снежинка!

А потом она стала цаплей, величественной и деликатной птицей. Он увидел окрыленное воплощение верности и терпения. Птица улетела — далеко, далеко, за снега.

Театр окутала тишина, затем послышались аплодисменты, настолько оглушительные, что Сатоши решил, будто аплодируют ему, и заплакал. За сценой он попытался найти актера, названного в программке Цукиносюки. Ни никто не видел Цукиносюке ни тогда, ни впоследствии.

Сатоши вышел из театра, пошатываясь от горя, на зимний дождь. Он полюбил танцующее существо. И покупки, и назначение, и само его существование стали бессмысленными по сравнению с красотой того танца. Как никогда прежде, он осознал незыблемость традиции, достойной поклонения. Перед тем, что существовало еще до тебя, не стыдно испытывать душевный трепет.