Монстры - Страница 21

Я добежал до дерева, прежде чем зомби учуяли мое присутствие, и перекинул через забор ружье. Затем вскарабкался на дерево и, держась за соседние ветви, медленно двинулся по той, что свешивалась на другую сторону. Казалось, земля была далеко внизу, и я помолился, прежде чем перепрыгнуть на стоявшую снаружи сосну. Спустившись, я подхватил ружье и ринулся через темный лес к поселку, где я родился, готовый к тому, что мне придется сделать в том случае, если один из зомби обнаружит меня. Если он будет один, я от него убегу, если же их будет больше — придется сражаться. Но ружьем я не воспользуюсь, пока не буду к этому готов. Мне не хотелось, чтобы папа услышал.

Я бродил по улицам в поисках своего бывшего дома. Мне казалось, что даже по прошествии стольких лет его можно будет легко найти, — в конце концов, не так уж много времени понадобится, чтобы обойти сотню домов. Однако я впервые оказался здесь ночью и забыл, что в поселке уже давно нет света. В темноте все улицы и постройки казались одинаковыми. Мне пришлось вернуться к дому моего друга, стоящему на окраине поселка, закрыть глаза и вспоминать. Я притворился, что иду домой обедать, и просчитал в уме все повороты. Но тут в траве у меня за спиной послышалось какое-то шарканье, поэтому я открыл глаза и бросился бежать. Восстанавливая в памяти маршрут, я бросался влево, потом вправо, потом опять влево, пока не остановился на дороге у нашего старого дома. Когда я шел к двери, сжимая в потных руках ружье, то услышал рядом с тротуаром шорох. Кто-то, кого я поначалу принял за собаку, ползком пересекал улицу, которая когда-то была моей. Но это была не собака. Это был человек без нижней половины тела. Подтягиваясь на руках, он готовился напасть на меня. Я мог забежать в дом, и он без толку скребся бы в дверь. Я мог сохранить ему жизнь, как это бывало прежде. Но вместо этого, сам удивившись своей ярости, я бросился на него. Я молотил прикладом ему по затылку до тех пор, пока он не разжал пальцы, стискивавшие мои штанины. Я не хотел больше мириться с его существованием, тем более на моей улице и перед моим домом. Он не тот, на кого я мог смотреть и при этом притворяться. А умение притворяться было мне необходимо.

Я потер ружье о траву, чтобы отчистить его от крови, и пошел к входной двери, пока меня не обнаружили другие твари. Папа запер ее, но после того, что я совершил, я ощущал такой прилив адреналина, что готов был поклясться, что вышибу ее. Однако потом я улыбнулся, вспомнив, что могу без этого обойтись. Я отыскал в камнях, служивших ограждением сада, углубление. Ключ все еще лежал там, и я вошел в дом, как делал это всегда, возвращаясь из школы, если забывал взять с собой свой ключ.

Внутри дом оказался меньше того, каким я его помнил, стены словно приблизились друг к другу, потолки стали ниже. Вначале я даже подумал, что ключ ключом, а я каким-то образом попал не в тот дом. Если бы это было так! Но это был именно тот дом, в котором я вырос. Просто прошло слишком много лет. Я обошел все комнаты, стараясь вспомнить, как там все выглядело прежде, но лишь убедился в том, что моя память ничего не сохранила. В конце концов, мне было тогда всего шесть лет. Единственное, что оставалось, — это твердить себе, что я должен вспомнить.

Взять хотя бы кухню — разве это не та кухня, где мама пекла овсяное печенье с изюмом? А за той дверью, в гараже, — не там ли папа ремонтировал мою велосипедную цепь? А фосфоресцирующие звездочки, которые светились на потолке моей спальни, те самые, что помогли мне приладить родители, — мог ли я их не помнить? Но нет, ничего. Как ни пытался я оживить свои воспоминания, более реальными они не становились.

К несчастью, четкие воспоминания связывались у меня лишь с одним местом в этом доме.

Я открыл дверь и постоял наверху лестницы, которая вела в подвальное, без единого окна, помещение. Теперь, когда оно не освещалось, там стояла кромешная тьма, но это обстоятельство меня ничуть не обеспокоило. В те давние годы именно темнота с неведомой силой влекла меня к себе. Она олицетворяла собой спасительное убежище. Я закрыл за собой дверь и начал спускаться, чувствуя, что с каждым шагом воздух делается прохладнее. Я нащупал под ступеньками нишу и через маленькое отверстие вполз туда. Я положил рядом с собой ружье и обхватил руками колени. Стоило мне наклонить голову, как внезапно все, что я пытался, но никак не мог вспомнить, ожило.

Бьются тарелки. Хлопают двери. Трещат стены. Шлепки, пинки, крики. Шальные сирены, когда соседи, обеспокоенные тем, что дело принимает серьезный оборот, вызывают полицию. Иногда я торчал здесь, внизу, часами, прислушиваясь к звукам погрома наверху и молясь, чтобы они поскорее смолкли. С чего это все начиналось, всегда было для меня загадкой, и, хотя, сидя здесь сейчас, я вспоминал те времена, когда ссоры еще не кончались увечьями, мне все же не удавалось в точности восстановить в памяти их причину. Это было и, вероятно, навсегда останется тайной. Даже когда в голове всплывали подробности моих попыток укрыться от этих сцен, то единственным их катализатором, который я мог припомнить, было…

Мы смотрели телевизор, или забавлялись настольными играми, или просто обсуждали то, как прошел день. Бывало, мама или я скажем что-нибудь, а папа так и взовьется. Это "что-нибудь" могло быть чем угодно, любым пустяком — теперь и не вспомнить. Однако взгляд у папы мгновенно стекленел, глаза начинали косить. Мы видели, что надвигается гроза, и принимались поспешно оправдываться, но всегда было слишком поздно, и он уже орал и размахивал кулаками. Причем с чего бы склока ни начиналась, а заканчивалась всегда тем, что я оказывался здесь, внизу.