Кроме того, их, словно опухоль, покрывали грибовидные наросты и чешуйчатые зеленые пятна, что придавало поверхности бетона вовсе гротескный вид. Я предположил (как оказалось, вполне верно), что эти здания построило правительство, потому что обитателям деревни такие сложные технические действия были явно не по плечу. Входом в эти бочки служили раздвижные двери, за которыми шел короткий коридор с двумя внутренними дверьми, герметично запертыми. В коридоре снималась и оставлялась верхняя одежда, которая затем автоматически обрабатывалась химикалиями.
Я ожидал, что уж днем-то в деревне будет хоть какое-нибудь движение, но и теперь место казалось пустынным. Кричали морские птицы, неумолчно рокотало море между массивными отрогами скал, да желто-зеленая пена с шипением лизала черный песок — и больше никакой жизни. Мы направились к самому большому зданию, возможно местной ратуше. Войти в него оказалось проще простого — как и повсюду, достаточно было вставить палец или любой другой предмет в металлическое отверстие, чтобы сработал электромагнит, и дверь сдвигалась.
Тот же способ действовал и во внутренних дверях с единственной разницей: их можно было запереть изнутри, чтобы никто не смог проникнуть в помещение. На этот раз нам не повезло, и нам не удалось войти в комнату, хотя телеэкран, установленный возле двери, свидетельствовал, что там никого нет. Это означало, что люди ушли и заперли дверь снаружи. Способ отпирания двери был известен только им самим, и у нас не было ни малейшего шанса обнаружить его. Да и какой смысл пробираться внутрь, нам ведь нужно было не помещение, а жители деревни, и мы не могли заняться обследованием, пока не потолкуем с ними.
Мы с Рортом молча вернулись на крыльцо, и тут он жестом указал в сторону моря. Тогда и я разглядел, что привлекло его внимание. Похоже, все население деревни собралось на прибрежной полосе. Несколько человек группками толпились на берегу, другие тянулись в восточном направлении, постепенно скрываясь за выступом скалы, образующим нечто вроде мыса, выдающегося в море. Видимо, там и находились все остальные деревенские жители.
Пока мы, спотыкаясь, пробирались по гальке до прибрежного песка, я праздно размышлял над возможной причиной массового исхода жителей на берег в такое время дня. Они явно вышли не на рыбную ловлю, потому что их лодки, неуклюжие металлические посудины с нарисованными краской номерами на бортах, либо стояли на стапелях на берегу, либо болтались в воде у матово-красной стенки причала, составлявшей отчетливый контраст со светящейся желто-зеленой водой.
Вначале мое внимание привлекла именно пристань, поскольку довольно много народу сновало туда-сюда по настилу, часть двигалась по металлическим трапам, спускавшимся к воде, но больше всего людей сгрудилось возле лодок. Они не трогали причальных тросов, но заглядывали под брезентовые чехлы или пробирались в двери суденышек побольше. Однако, подойдя ближе к берегу, мы, не задумываясь, повернули на восток. Вначале нас никто не замечал, но теперь многие заторопились нам навстречу с приветственными возгласами и пошли вместе с нами.
Там, на дальнем конце берега, народу было еще больше. Люди мелькали среди черных скал, между которыми волновался и вспухал угрюмый прибой, и видно было, как мужчины и женщины бесцельно тыкали в воду длинными палками с крюками на концах, иногда поскальзываясь на камнях, но застревая у расщелины или иного препятствия, что спасало их от падения в воду. Центром всеобщего внимания служило место, где черный песок и валуны образовали нечто вроде узкого клина, с одной стороны ограниченного морем, а с другой — почти отвесной скалой.
Там, где можно было предположить конец узкой тропинки, упиравшейся в скалу, на самом деле оказался сводчатый проход в скальной породе в сотню футов шириной, под которым пролегала уводящая вглубь и покрытая черным песком тропа, уже размываемая морем, огибавшим восточную оконечность скал. Это место было словно обведено незримой чертой, и группки обитателей деревни держались в четверти мили от арки, напряженно вглядываясь в песчаную полосу. Подойдя ближе, мы увидели Мак-Ивера в окружении других мужчин, которые, по-видимому, и распоряжались всем происходящим.
Надо сказать, что в этой части берега было нечто еще более отвратительное и зловещее, чем в других местах. Ветер разносил зловонный запах, не имевший ничего общего с ясным и резким запахом морской соли, а по песку тянулись странные полосы до самой каменной арки, заметно изъеденной морской водой. Как я вскоре сообразил, эту территорию затопляло во время прилива.
Мак-Ивер подошел к нам тотчас же, как только узнал о нашем приходе, и на его тяжелом, хмуром лице отражалось явное беспокойство. Стоя в сумерках на этом жутком берегу в окружении таких же, как он, странно одетых и экзотически выглядевших людей, он своей рыжей бородой и диким видом напоминал мне какого-то языческого идола древнего мира.
Пока мы с Рортом торопливо подходили к ним, Мак-Ивер махнул рукой в сторону гигантской арки, и его спутники слегка подались назад, уступая надвигавшемуся приливу. Наше присутствие придало им мужества, хотя непонятно почему: ведь мы с Рортом были такие же простые смертные, как и они. Видимо, этим несчастным людям мы казались воплощением силы и власти Центрального Комитета, который олицетворял собой в те мрачные дни закон и надежду для всех, кто, подобно им, так долго прожил на грани неведомого.
По дороге к границе прилива Мак-Ивер объяснил нам, что вся деревня встревожилась из-за исчезновения одной из женщин. Ее следы привели на этот безлюдный берег. Место считалось нечистым, и жители деревни держались подальше от него. Мы начали расспрашивать его, и Мак-Ивер покачал головой: он опасался самого худшего. Женщина — точнее, почти девочка — оставила следы на песке. Было и еще кое-что, но Мак-Ивер не стал вдаваться в подробности.